Занимательная география и захватывающая история, или лунный календарь в действии!

Определенно, пришла пора отвлечься от суровых учебных будней и поведать пытливому читателю о других не менее интересных сторонах жизни в МИРЭА. Взять хотя бы географию МИРЭА. Конечно, некоторые плюсы позднесоциалистической постройки здания имелись: оно не напоминало безумный лабиринт, в котором можно скитаться все 6 учебных лет в поисках нужной аудитории, и отыскать ее, о счастье, в день вручения диплома. Но что будет со спутанным клубком шерсти, если его распутать? Правильно, длиннющая прямая нить! Главный корпус МИРЭА вытянулся, скажем без преувеличения, на километры, и были замечены люди, катающиеся по этому проспекту на роликах. А что? Возьмешь разгон в одном торце здания, глядишь, к концу перерыва домчишь и до противоположного! Впрочем, вмешательство потусторонних сил в лице неведомых беременных сантехников не обошло и прямой главный корпус. Если на первом этаже, который, на самом ли деле, или по прихоти таинственных факторов, являлся вторым, в нумерации аудиторий был порядок и система, то этаж подвальный, он же первый, этим похвастаться не мог… Нумерация начиналась в одном торце, шла по порядку, затем резко обрывалась, увеличивалась разом на 50, потом опять обрывалась, и продолжалась с потерянного номера в добром километре от места потери. Видимо, проектировщики решили устроить начинающим студентам полезный кросс.
В центре же этой длиннющей красоты находился главный вход и достопамятные «Штаны» - место встречи всех потерявшихся. «Штанами» окрестили лестницы на второй, то есть третий, то есть верхний этаж. «Штаны» напоминали ноги гимнаста, присаживающегося на шпагат. То есть архитектурный гимнаст находился как бы на половине пути к шпагату.

Главный корпус именовался литерой А, и к нему надземными переходами были присоединены квадратные корпуса меньших размеров. И тут не обошлось без архитектурной сумасшедшинки, которая проявилась в порядке нумерации этих корпусов. То ли архитектора подменил арабский коллега, но в последний момент араб был смещен, то ли виной тому были куда более прозаические причины, как-то приступ склероза, стерший из памяти алфавит. Так или иначе, корпуса были занумерованы в таком порядке: Г, В, Б, Д. Говорят, где-то еще существует в природе и корпус С, но автор, бывавший там один раз в жизни, и то не совсем наяву, в его существование верит слабо. Мало ли что привидится долгой осенней ночью, что же, во все верить что ли?..

Отдельного рассказа бесспорно заслуживает методика построения учебного расписания в МИРЭА. О, псилоцибиновый гений, о, лунный оборотень, кто ты, создатель этой безумной методики?.. Судите сами.
Недели семестра нумеровались, от первой и далее, обычно заканчиваясь 16й, или в совсем тяжелых случаях, 17й. Частенько так хитро получалось, что от первой недели оставалась лишь какая-нибудь суббота, поэтому жизнь начиналась, чтобы не казаться медом, сразу со второй недели.
Предметы обычно ставились в расписании раз в две недели. При этом в неделю с четным номером запросто в этот день недели мог быть один предмет, а в неделю с нечетным – совсем другой, и, мало того, в совершенно другой аудитории.
Но и это еще не все! Занятия по некоторым предметам проходили в недели с особо оговоренными номерами, причем они могли «наехать» на какой-нибудь предмет по четным (или нечетным) неделям. Тогда, соответственно, указывалось исключение, что, к примеру, на неделе номер Y будет не предмет X, а предмет Z. Ага, и в аудитории всего-то в километре от той, где проходит предмет X.
А если в это немое торжество нумерологии встраивались праздники, то творилось вовсе нечто невообразимое! Куда там понедельнику, начинающемуся в субботу! В понедельник запросто мог настать четверг, причем понедельник, хоть и должен был считаться понедельником, например, 8й недели, принимался четвергом 7й недели! А следом за ним наступал кто?.. Вторник 8й недели! И вся эта занимательная комбинаторика делалась к тому же наперекор всем официально-государственным переносам.

После предварительной расшифровки этого изумительного расписания в воздухе пахло легкой шизофренией; а фантазия - услужливо изображала лунную полночь, распахнутые окна деканата, ветер, гуляющий в ведомостях успеваемости, и безумного декана (или секретаря, тут в сведениях автора имеется пробел), ходящего по оконным карнизам, глядящего на ночное светило невидящим взором, с ручкой и бумагой в руках, рисующих в этот момент расписание для факультета.